— Слушаюсь, миледи.

Джессика повернулась к выходу, но тревога не покидала ее: хотя Хават счел дом безопасным, что-то здесь было не так, она чувствовала это.

Вдруг она поняла; что ей необходимо увидеть сына — прямо сейчас. Она направилась к арочному проему коридора, соединявшего Большой зал с Обеденным и с жилыми покоями. Она шла все быстрее и быстрее и наконец — почти побежала.

За ее спиной Мэйпс, оторвавшись от очистки бычьей головы от клочков упаковки, взглянула хозяйке вслед и пробормотала:

— Она действительно Та. Бедняжка.

~ ~ ~

Дверь была приоткрыта, и Джессика вошла в комнату с желтыми стенами. Слева стоял небольшой диван черной кожи— и два пустых книжных шкафа, висела пыльная фляга с водой. Справа, по обе стороны второй двери, — еще два пустых шкафа и привезенный с Каладана стол с тремя креслами. А напротив, у окна, спиной к ней стоял доктор Юйэ и не отрываясь смотрел на что-то снаружи.

Джессика тихо сделала еще один шаг.

Она заметила, что одежда Юйэ измята, на локте — меловое пятно, словно он где-то прислонился к штукатурке. Со спины он выглядел бестелесной тонкой фигуркой в карикатурно больших черных одеждах. Казалось, это — составленная из палочек марионетка, которую в любой момент может потянуть за ниточки невидимый кукловод. Живой выглядела лишь массивная квадратная голова с длинными черными волосами, схваченными над самым плечом серебряным кольцом Суккской Школы, — голова еле заметно поворачивалась, следуя за каким-то движением на улице.

Она снова оглядела комнату. Никаких следов присутствия сына, но дверь справа вела в маленькую спальню, облюбованную Паулем.

— Добрый день, доктор Юйэ, — кивнула ему Джессика. — А где Пауль?

Он качнул головой так, словно обращался к кому-то за окном, и, не. оборачиваясь, отсутствующе произнес:

— Ваш сын устал, Джессика. Я отослал его в ту комнату, чтобы он отдохнул…

Вдруг он замер и резко обернулся — длинные усы при этом шлепнули его по губам.

— Простите, миледи! Мысли мои были далеко… я… как я мог позволить себе фамильярность!

Она улыбнулась, успокаивающе протянув к нему правую руку, причем на мгновение испугалась, что доктор упадет перед ней на колени.

— Веллингтон, прошу вас…

— Но обращаться к вам подобным образом… я…

— Мы знаем друг друга уже больше шести лет, — сказала Джессика. — Достаточно долгий срок, чтобы отбросить чрезмерные формальности между нами — по крайней мере в неофициальной обстановке.

Юйэ отважился на слабую улыбку.

«Кажется, это сработало, — подумал он. — Теперь она отнесет все замеченные ею странности в моем поведении на счет смущения. И, зная ответ, не станет доискиваться иных причин».

— Боюсь, я слишком рассеян, — сказал он. — Всякий раз, когда я ощущаю сочувствие к вам, я думаю о вас, простите… как просто о… Джессике.

— Сочувствие ко мне? Почему?

Юйэ пожал плечами. Он уже давно понял, что Джессика не наделена даром Правдовидения в той же мере, как его Уанна. Тем не менее он всегда, когда это было возможно, старался говорить ей правду. Так было безопаснее всего.

— Вы уже видели это место, ми… Джессика. — Он споткнулся на имени, но затем продолжил: — Такое пустынное, голое после Каладана. А люди здесь! Эти горожанки, мимо которых мы проезжали, — как они кричали под своими покрывалами! Как смотрели на нас!..

Она сложила руки на груди, обхватила себя за плечи и ощутила крис — клинок, выточенный, если верить рассказам, из зуба песчаного червя.

— Просто мы кажемся им странными — иные люди, иные обычаи. Они же знали только Харконненов. — Джессика взглянула поверх его плеча в окно. — На что вы смотрели?

Он повернулся к окну:

— На людей.

Джессика встала рядом, посмотрела туда, куда глядел Юйэ, на участок перед домом. Там росли в ряд два десятка пальм. Земля между ними была голая, чисто выметенная. Силовое полб отгораживало их от улицы, по которой двигались люди в широких одеждах, Джессика заметила в воздухе между нею и этими людьми слабое мерцание поля, окружавшего дом, и все вглядывалась в толпу, пытаясь понять, что же в ней могло так захватить внимание Юйэ.

Наконец она заметила — и прижала ладонь к щеке. Как эти люди смотрели на пальмы! Она увидела зависть, какую-то ненависть… и даже надежду. Все они смотрели на пальмы с одним и тем же выражением лица.

— Знаете, о чем они думают? — спросил Юйэ.

— А вы умеете читать мысли?

— Эти мысли… Их не надо читать. Они глядят на пальмы и думают: «Это сто человек». Вот что они думают.

Джессика недоумевающе подняла брови:

— Почему?

— Это финиковые пальмы, — объяснил он. — Одной финиковой пальме требуется сорок литров, воды в день. Человеку — здесь — достаточно восьми. Таким образом, каждая пальма соответствует жизням пяти людей. Здесь двадцать пальм — то есть сотня людей.

— Но кое-кто из них смотрит на пальмы с надеждой.

— Они надеются всего лишь на то, что упадет несколько фиников. Только теперь не сезон.

— Мы слишком несправедливы к этой планете, — сказала Джессика. — Здесь, конечно, есть опасность, но есть и надежда. Пряность в самом деле может обогатить нас. А имея достаточно богатую казну, мы сможем превратить этот мир во что пожелаем…

И она мысленно засмеялась над собой: «Кого я пытаюсь убедить?» Смех вырвался наружу и прозвучал ломко, безрадостно.

— Но безопасность не купишь, — добавила она. Юйэ отвернулся, чтобы она не видела его лицо. «Если бы я только смог ненавидеть, а не любить этих людей!» — подумал он. Джессика во многом напоминала его Уанну. Но сама эта мысль несла с собой суровое напоминание, укрепляя его на тяжком пути к цели. Кто может знать все пути харконненской жестокости? Уанна могла быть еще жива. Он должен удостовериться сам.

— Не тревожьтесь за нас, Веллингтон, — мягко сказала Джессика. — Это наша проблема, не ваша.

«Она думает, что я тревожусь о ней! — Он смигнул слезу. — И она, конечно, права. Но я должен предстать перед этим черным бароном, исполнив порученное мне дело, и использовать единственный мой шанс, чтобы нанести удар тогда, когда он будет менее всего готов к этому, когда он будет слабее всего, — в момент его торжества!»

Юйэ вздохнул.

— Я не побеспокою Пауля, если взгляну на него? — спросила Джессика.

— Нисколько. Я дал ему успокаивающее.

— Хорошо ли он переносит перемены?

— Да, если не считать небольшого переутомления. Он возбужден, но кто в его возрасте не был бы возбужден в подобных обстоятельствах?.. — Юйэ подошел к двери, открыл ее. — Он здесь.

Джессика последовала за ним, вгляделась в полутьму.

Пауль лежал на узкой кровати, держа одну руку под легким покрывалом, а другую закинув за голову. Жалюзи на окне рядом с кроватью сплели узор теней на лице и покрывале.

Джессика всматривалась в лицо сына, овал которого так походил на ее собственный. Но волосы были отцовские — жесткие, черные, взъерошенные. Длинные ресницы скрывали светло-серые глаза. Джессика улыбнулась, чувствуя, как отступают страхи. Ее почему-то не отпускала мысль о наследственных признаках в чертах сына — ее глаза и абрис, но сквозь них, словно вырастающая из детства зрелость, проступали резкие черты отца.

Она подумала, что облик мальчика — изысканный дистиллят множества случайных сочетаний, бесконечной череды наугад тасуемых образов, соединенных в единую цепь. Ей захотелось встать на колени возле кровати и обнять сына, но сдерживало присутствие Юйэ. Она отступила назад и тихо закрыла дверь.

Юйэ отошел к окну, не в силах смотреть, как Джессика любуется сыном. «Почему Уанна не подарила мне детей? — в который раз с тоской спросил он себя. — Я как врач знаю, что физических препятствий к тому не было. Связано ли это с Бене Гессерит? Возможно, ей велели хранить себя для какой-то иной цели? Но какой? Она, несомненно, любила меня…»